с.168:
"Неизвестно, новые ли жизненные условия стали причиной упрочения отношений между Маяковским и Лили, но таковое произошло".
в сентябре 1920 Брики поменяли место жительства - получили три комнаты в восьмикомнатной квартире "уплотненного" адвоката Николая Гринберга - и Маяковский поселился с ними
в самой просторной комнате за ширмой стояла кровать Лили, в бывшем будуаре разместился кабинет Осипа, а в комнате, формально принадлежащей Маяковскому, жила домработница Аннушка (да-да, именно Аннушка)
с.172:
"Квартира быстро превратилась в место, куда приходили спорить, играть в карты, пить чай, завтракать, обедать и ужинать. Сутки напролет здесь находились люди. "По сравнению с тем, что там делалось, публичный дом - прямо церковь, - сетовал Маяковский. - Туда хоть днем не ходят. А к нам - целый день; и все бесплатно". Когда карточные страсти накалялись - а происходило это постоянно - на двери появлялась табличка "Сегодня Брики не принимают".
Маяковский оставил за собой комнату в Лубянском проезде, но ежедневно бывал у Бриков, иногда оставаясь на ночь. То, что отношения с Лили восстановались, явствует из дневника Корнея Чуковского, который осенью 1920 года пригласил Маяковского в Петроград выступить в Доме Искусств. Памятуя о роли Чуковского в истории с сифилисом, Маяковский относился к нему холодно и поначалу уклонялся от приглашения. Однако, узнав, что там есть бильярдная, не устоял. 5 декабря Чуковский записал в дневнике: "Прибыл он с женою Брика, Лили Юрьевной, которая держится с ним чудесно: дружески, весело и непутано. Видно, что связаны они крепко - и сколько уже лет: с 1915. Никогда я не мог подумать, что такой человек, как Маяковский, мог столько лет остаться в браке с одной. Но теперь бросается в глаза именно то, что прежде никто не замечал: основательность, прочность, солидность всего, что он делает. Он - верный и надежный человек: все его связи со старыми товарищами, с Пуниным, Шкловским и проч. остались добрыми и задушевными".
В "задушевности" связей Маяковского с Пуниным можно по естественным причинам усомниться. Записи Чуковского вообще производят несколько странное впечатление. Неужели он был так наивен? Или Маяковский действительно вдруг стал столь гармоничным человеком? Другая запись, сделанная Чуковским через два дня, свидетельствует, что на самом деле все было намного сложнее. В ответ на слова Лили о том, что Маяковский теперь "обо всех говорит хорошо, всех хвалит, все ему нравится", Чуковский сказал, что тоже это заметил и сделал вывод, что теперь он "уверен в себе". "Нет, напротив, - ответила Лили, - он каждую минуту сомневается в себе".
Лили была права: Маяковский был так же неуверен в себе, как раньше, - и в своем творчестве, и в отношениях с ней или, точнее, в ее чувствах к нему. В других ситуациях он скрывал растерянность за внешней дерзостью и агрессивностью, в отношениях же с Лили она трансформировалась в нежность и почти рабскую зависимость. Виктор Шкловский рассказывал, как Лили однажды забыла в кафе сумку, и Маяковский за ней вернулся. "Теперь вы будете таскать эту сумочку всю жизнь", - с иронией прокомментировала Лариса Рейснер. "Я, Лариса, эту сумочку могу в зубах носить, - ответил Маяковский. - В любви обиды нет".
Гармония, которую осенью 1920 года Лили и Маяковский демонстрировали на публике, отражала новый этап в развитии их взаимоотношений. Именно к этому времени относится начало самого светлого и бесконфликтного периода их совместной жизни".
как видим, уже Корней Чуковский умел разговаривать по-олбански, изобрёл для обозначения Лили специальный термин "непутано"
очевидно, некоторые, наоборот, считали, что она - путано
для тех, кто не в курсе, Лариса Рейснер, наряду с Александрой Коллонтай, - виднейший большевистский теоретик (и практик) свободной любви
ну а глупый швед Янгфельдт, конечно же, ни хуя не понял в эпизоде с сумочкой, который он, на свой шведский манер, трактует как проявление "рабской зависимости"
ответ Маяковского Ларисе всё расставляет по своим местам
