Среди бедствий российской жизни особо выделяются: тяжелое пьянство, беспрецедентное в истории количество брошенных детей, а еще — тотальное сквернословие. Пагуба последнего уже почти не замечается.
1. ОТКУДА?
Это — нарастающая порча прекрасного языка в массовом масштабе. Но ведь не только мы творим язык. Язык тоже творит нас. Прежде чем исторгнуть из себя похабную речь, человек сначала образует ее в себе, накапливает, проникается ею. И когда испускает наружу — она его не покидает, как при тошноте. Наоборот — укрепляется в нем.
В каждой стране есть нечто подобное. Но нигде — да, нигде в Европе, Америке, Азии — это культурное бедствие не приняло таких размеров. Чтобы не в обиде, страхе, злости, а просто — в любом разговоре, да через слово, да без смысла. И не шофер, сантехник, а люди с положением и талантом. Нет такого у других народов. Тяжело, но надо сказать: я как-то видел публикацию расшифровки черного ящика гибнущего самолета, где какой-то зарубежный летчик кричал в отчаянии: «Боже! Боже!» А потом в газете напечатали такого же рода запись голоса нашего летчика... Вы догадываетесь, с какими восклицаниями он уходил на тот свет?
Почему это так вредоносно?
Мат — это агрессивный код. Он сплошь состоит из оскорблений. Конечно, широкое принятие его обществом выражает репрессивные свойства нашей культуры общения, высокую степень взаимной неприязни (осознанной или нет).
Только не надо ханжества. Наверное, у всех народов есть в фольклоре скабрезные включения, сдабривающие смеховую культуру в гуляньях, карнавалах, забавах, да и в быте. Они соприкасаются с высокой культурой, проникают в нее — что естественно. Как и наоборот. Вопрос: почему у нас сейчас преобладает движение лексики именно снизу вверх, а не обратно? Неужели таков наш выбор?
Происходит именно замещение, вытеснение русского языка сквернословием, когда русские существительные и глаголы, прилагательные, наречия подменяются бранными, как раковыми клетками — здоровые.
У нас непомерно много — и становится все больше — людей, кто без мата говорить не умеет или очень затрудняется. Они матозависимы! Таким образом общаются теперь со своими детьми отцы, матери, бабушки. Совсем трезвые. На селе — особенно. Там выросло поколение, которое даже не знает, что это — скверная речь. Явно сложился изврат-диалект, который от периферии быстро движется к центру и уже занимает его.
Да, первая причина в том, что у нас необычайно большая масса народа прошла через тюрьмы и лагеря. В процентном отношении больше, чем в других странах. Злая тюремная лексика полностью покрыла армию (вместе с тюремными нравами, кстати), крестьянство, рабочие поселки. Долго держалась интеллигенция. Теперь сдалась. Покоряются ей женщины... А политики? Они словно вчера вышли из заключения.
Вторая причина — потеря наследственной аристократии в начале XX века (от эмиграции, расстрелов, запретов). Общество обеднело социально. Национальная аристократия везде задавала некоторые образцы благородства общения. Не всегда искренне, но следуя некоей миссии возвышения — себя, рода своего, страны. Остальные по-разному подражали, перенимая слова и обороты, манеры и проч. То удачно, то нелепо. Но аристократия была ориентиром.
Русский офицер, профессор, чиновник, врач, учитель — каждый из них считал черное слово уделом низов, необразованных, примитивных людей. Мастеровой, извозчик, крестьянин, купец — что с них взять?
На места первых поднялись вторые, занеся туда и низкую речь.
Конечно, аристократия наследственная и аристократия духовная не всегда совпадают по своим социальным ролям.
Причина третья: при советском сверхконтроле была такая форма протеста, как сквернословие. Ведь советские собственники власти — сами так и не ушедшие от невежества и не отмывшиеся от хамояза — пытались демонстрировать стерильность своей речи, цензурировали любые тексты. И тогда непристойности в подпольных сочинениях выглядели как вызов их притворству, как непокорность слова. Не всегда она сочеталась с силой мысли. А инерция сложилась, эта лексика уже вошла в «передовую» литературу, стала знаком нового авангарда. Те условия исчезли, следствие осталось.
Причина четвертая, главная: народ опускается. Сквернословие нарастает, достигнув действительно тотального охвата. Тенденция разложения и дезорганизации русского языка, — наверное, самая наглядная и острая форма духовно-психологического кризиса в нашем Отечестве. Грязные подъезды, грязные улицы, грязные туалеты, грязная речь. Оскорбительные законы, оскорбительное правление, оскорбительные зарплаты, оскорбительные выражения. Плохая работа, плохие дороги, плохие трубы, плохие слова. Все это из общего ряда.
А сейчас эта несчастная тенденция сильно углубилась: сквернословие открыто вышло на публику. Радио, телевидение, театры, кино, книги, газеты переходят на этот изврат-диалект.
2. ЧТО ИХ ТУДА ТЯНЕТ?
Подсознательная страсть выпростать наружу срамные инстинкты. Видимо, публичное «расчесывание» своих комплексов — да еще пооткровеннее, аж до сукровицы — дает какое-то темное наслаждение: «Вот такой я хам! Что, неслабо?», «Я — ваш самый брутальный герой». Прилюдно расстегнуть свои рефлексы — какая новизна и смелость! Зарождается такое где-то в физиологии, но оттуда — прямо в культуру. На то и публичность. А культура — осознанно или нет — захватывает всех попавших в конкретную среду: все такие, а ты — другой, что ли? Закон подражания.
За это платят. Увы, что-то много народу и денег собирают подобные авторство и исполнительство. Вроде бы кругом полно — как пыли и мусора, что тут привлекательного? А вот на сцене, в книге, на экране — щекотно, соблазн какой-то глянуть, послушать, похихикать. Особенно если звездные лица: «А они — такие же!» К тому же в театрах, изданиях с образом элитарных, и вдруг — «во даю-ю-ют!». Посрамление самого стыда. Кого-то это развлекает, забавляет, разжигает.
Но кому-то обжигает душу, забивает дыхание. Как с ними быть? Они не хотят! Впрочем, принято делать вид, что таковых нет, или они пусть помалкивают. Дескать, автомобиль выпускает выхлопные газы в легкие пешеходов, те ведь не протестуют. Здесь и есть центральная проблема. Что делать тем, кого это унижает, травмирует? Тут никакая не сверхчувствительность, а нормальная брезгливость и самоуважение. Противно — и все.