Трус запросто сыграет в футбол
Семя социализма, коллективизма и конформизма - самое плодовитое семя в мире. Именно оно способно в виде сухих спор пересечь холодные космические пространства, свалиться на Землю, отряхнуться и прорасти. Для него нет неблагоприятных условий, каменистых почв и проблем с поливкой: в тепличном климате Запада, на чахлой и скупой почве иранского фундаментализма, в лагерных бараках, наспех оклеенных рекламой "Самсунга", оставшихся в наследство от СССР, на плодородном иле добродетельно-казарменного Китая - везде оно пробивается мячиками, сеточками, клюшками и боксерскими перчатками.
Спорт - самый мощный и самый вечный реликт социализма, и его не искоренить вовеки, потому что то амебное, что барахтается на дне человеческой души, балдеет от воспоминаний о радостной общности в теплых водах первобытных морей, когда даже отдельных хвостов у протобиомассы не было. Амеба внутри нас возвращается к истокам на стадионах, где толи 11, то ли 12 субъектов с каждой стороны с идиотической серьезностью, напоминающей времена великих строек социализма, столь же бессмысленных и столько же увлекательных, отнимают друг у друга один мячик, а еще 50 или 100 тысяч особей впадают в исступление на трибунах от этого незамысловатого и никчемного зрелища, а остальные 40 или 45 миллионов в каждой стране (купно все человечество, как прогрессивное, так и реакционное) сидят во дворцах, в коттеджах, палатках, землянках, хрущобах, на горных вершинах в саклях и смотрят по "ящику" на это зрелище, глотая пиво и испуская нечленораздельные завывания в зависимости от того, кому достался этот жалкий мячик и кто его, поимев, кинул в сетку противнику.
Спорт - самая тоталитарная составляющая человечества, и фанаты команд, игроков и вратарей, готовые снести башку болельщику вражеской команды и разнести в щепки стадион - то ли от радости, то ли от горя, родные братья, сподвижники и соратники тех, кто способен порешить ближнего своего из-за герба, знамени и идеологической доктрины, а также из-за архитектурных особенностей храмов и качества религиозных текстов.
Кроме фундаментализма идейного или религиозного, есть еще и футбольный фундаментализм, менее кровавый и жестокий, но такой же оглупляющий и бессмысленный, как первые два.
И как знать? Когда человечеству этак в XXV веке окончательно наскучат гуру типа Маркса, Мао, Ленина, Маркузе, Магомета и Иеговы, не начнут ли болельщики "Спартака" жечь на кострах болельщиков "Динамо", и не возникнет ли новый джихад на базе клюшек, сеток и мячей?
Недаром же Освальд Шпенглер, в двух своих толстенных томах "Заката Европы" пинающий человечество вообще и XX век в частности, считал массовые виды спорта концом человеческой культуры и началом пошлой глобальной цивилизации, лишенной чести, высшего смысла и духовной красоты. Шпенглер, конечно, здесь смыкается с евразийцами, гонителями горячей воды, канализации, автомобилей и автострад, комфорта и прочего атлантизма. Евразийцы хотели бы, чтобы мы сидели в пещерах в честных звериных шкурах от отечественных товаропроизводителей, пили имбирный квас, закусывали печатными пряниками и читали берестяные грамоты на санскрите.
Шпенглер, конечно, перегибает палку. Но он верно почувствовал, что спорт опасен для человека. Как, впрочем, любое массовое действо и любой коллективный восторг.
Спорт Эллады был все-таки другим, более аристократичным, хотя и более массовым. Каждый свободный гражданин, если он не был ни слепым, ни колченогим, ходил в палестру и упражнялся там. Олимпиоников чтили; ходили смотреть и на Игры. Но все это выглядело иначе. Спорт был индивидуалистичен, и его восприятие и созерцание не было массовым. Греки не орали, не свистели, не заключали пари... Командных видов спорта почти не было. И главное, не было ни хоккея, ни футбола.
У эллинов не было в их Играх "эффекта отдушины": уставшая от свободы западная личность с восторгом растворяется в коллективном экстазе, а настроенная на тоталитарную волну личность, задушенная идеологией или религиозной догмой, как бы репетирует на обыкновенном стадионе будущие нюрнбергские аутодафе. К тому же в Элладе спорт приводил иногда к благим, смягчающим нравы следствиям. На время олимпийских состязаний прекращались войны.
Сегодня принято считать, что спорт объединяет народы. Даже шлягер какой-то есть: "О спорт, ты - мир!" Но объединяются народы не вокруг высокого идеала и даже не для доброго дела, а примерно так же, как римляне в Колизее.
В Риме не было эллинского гармоничного, индивидуального, спокойного спорта. Злокачественная лихорадка, владевшая римлянами перед ареной, на которой умирали гладиаторы, имела продолжение и предысторию: горемычных христиан, умерщвляемых дикими зверями а этом самом Колизее; жестоких и полубезумных римских кесарей, развлекавшихся пытками; неумолимую поступь легионов во все европейские и азиатские пределы; и тот самый страшный рубленый крик когорт, подслушанный Понтием Пилатом и Михаилом Булгаковым; "Да здравствует Кесарь!"
Вопреки распространенному мнению, в хоккей играют ненастоящие мужчины, и трус запросто сыграет в хоккей. И в футбол тоже!
В 1936 году в Германии царил уже беспросветный фашизм. Но она еще ни на кого не напала, если не считать ее собственных евреев, цыган и интеллектуалов-диссидентов. Но это, конечно, мелочи. И просвещенные спортсмены из цивилизованных стран явились, как один, бросать мячики и поднимать гирьки к фашистам. И их приветствовал фюрер. Все, что случилось потом, на совести футболистов, атлетов и пловцов с их мощными выями, накачанными мышцами и трусливыми душонками.
И это же повторилось в СССР в 1980 году. Понимая, что спорт - их сообщник, гэбульники предупредили нас, диссидентов, что за срыв Олимпиады будут судить, как за государственную измену. Но мы все равно написали кучу заявлений и умоляли Запад: "Не приезжайте! Нельзя сюда приезжать!" Послушались США и еще кое-кто, но мелочи. Остальные явились к "ласковому Мише". Мячики опять перевесили. А почти все московские диссиденты "с диагнозом" попали в психушки. Уже и Олимпиада давно кончилась, а их все пытали и пытали. Несколько месяцев.
Говорят, что футбол придумали а Англии, в свободной стране. Что ж, коммунизм тоже придуман был не в России, не в Африке и даже не в Китае. Он был запатентован Платоном из Афин, Кампанеллой из Италии, кучей французов от Кабе и Мабли до Фурье и Сен-Симона и даже, представьте себе, Томасом Мором и Оуэном из той же Британии. Тенденция, однако.