дебилоид
Уважаемый Валерий Борисович, жив ли И. В. Овчинников ?
К сожалению, уважаемый дебилоид, мне ничего не известно о дальнейшей судьбе Ивана Васильевича. В своей книге он коротко рассказывает о своих мытарствах без постоянного жилья и работы после освобождения из советского концлагеря. В 1999 г. Овчинников проживал в г. Александрове, в 111 км от Москвы, до выхода на пенсию был вынужден работать истопником в бане, далее его след теряется.
Поскольку великому русскому писателю И.В. Овчинникову было брошено еврейское обвинение в «предательстве» и «дезертирстве из Красной Армии», думаю, что полезно с этим вопросом разобраться.
evgeny
marignon, Вы ещё забыли, что этот Овчинников, кроме отсутствия здравого ума, был полным кретином-дебилом. Ибо он не просто вернулся в Россию после работы на радиостанции. Oн до этого убежал, дезертировал из Красной Армии. То есть его судили и посадили не за его подрывную деятельность, а за дезертирство. А это преступление в любой стране и к сталинским массовым репрессиям отношения не имеет.
Овчинников должен быть счастлив, что он позднее был освобождён, и мог спокойно работать да ещё и мемуары пописывать.
Что можно сказать в ответ на очередной хамский выпад Евгения (и прочих примкнувших к нему еврейских расистов)?
Биография И.В. Овчинникова уже хорошо известна читателям форума ИШФ, но я кратко ее еще раз напомню, чтобы сделать понятнее причины его «ухода на Запад».
В 1930-е годы, в ходе кампании по уничтожению русского крестьянства, пассионарии 700-летнего еврейского мессианского проекта «мошиах» («антихрист») репрессировали и замучили на каторге отца Овчинникова, ветерана «первой мировой войны». На попечении матери остались девять еще несовершеннолетних детей.
«Отца освободили только в конце 1946 года, вероятно, по актировке. Такое в те времена часто практиковалось: за пределы лагеря выбрасывали «рабсилу» (гулаговский термин), пришедшую в негодность. Что он пережил за четырнадцать лет колымских лагерей, об этом я могу судить лишь по рассказам других. На свободе он прожил лишь несколько месяцев. Потерявший зрение, с пошатнувшимся рассудком, не способный передвигаться без посторонней помощи, он все-таки приложил последние усилия, чтобы пожить еще немного.»
Отец Овчинникова скончался весной 1947 г., в возрасте 54 лет. В 1957 году, словно в насмешку, он был посмертно реабилитирован, а родственникам покойного была выплачена «компенсация» в размере 60 руб..
Вместе с детьми, мать Овчинникова попыталась последовать к месту заключения своего мужа, чтобы быть рядом с ним и разделить его судьбу. Чтобы наскрести денег на дорогу, им пришлось уступить сельсовету свой дом. Однако на Колыму органы ОГПУ/НКВД их так и не пустили, семья репрессированного застряла во Владивостоке, а через несколько месяцев вынуждена была вернуться назад. Дом им уже не вернули, так что пришлось жить в землянке.
Через три года таких мытарств совсем еще молодая мать Овчинникова скончалась, не выдержав непосильного труда и нечеловеческих условий существования. Маленького Ваню поместили в детский дом г. Барнаула, на растерзание еврейке-садистке А.П. Фесик, самодурствующей заведующей детдома, которая на практике реализовывала мессианские принципы «воспитания гоев».
Столь скорбное начало жизненного пути не сломило юношу. Выдающиеся интеллектуальные способности позволили Овчинникову успешно сдать экзамены на поступление в московский военный Институт иностранных языков. Правда, все годы учебы, под угрозой немедленного исключения из института, ему приходилось тщательно скрывать факт принадлежности к «семье раскулаченного». Можно представить себе те нравственные мучения, через которые пришлось пройти будущему писателю. Приведу еще один фрагмент из воспоминаний Овчинникова, раскрывающий побудительные причины, подтолкнувшие его в 1955 году к побегу из СССР.
*****
//«Тактика эта удавалась мне лишь отчасти. Те, кто был поставлен для надзора и изучения нас, все-таки находили основания выделять меня из массы. За пять лет учения начальник отдела кадров несколько раз вызывал меня к себе и заставлял вновь и вновь переписывать автобиографию и заполнять длиннющие анкеты. Догадаться было нетрудно: он подозревал, что я искажаю или скрываю некоторые детали своей биографии, и хотел уловить меня на противоречиях. Но это ему не удавалось. В моем случае такой метод оказался неэффективным. Я знал уязвимые места своей биографии и не просто помнил о них, но они постоянно сверлили мой мозг.
Преследование за репрессированных родственников было лишь одним из методов духовного террора. Для меня он был наиболее тяжким и жестоким, потому что не давал передышки. Были и другие методы. Так, на курсе было несколько человек из слушателей, обязанностью которых было проверять читку газет. В любой момент к тебе мог подойти проверяющий и поинтересоваться, о чем пишут сегодня советские газеты. Газеты надо было читать каждый день и запоминать массу пропагандистского вздора, чтобы не быть застигнутым врасплох. О недостаточном знании газетного материала проверяющий докладывал начальнику курса, а тот заносил такие данные в особый талмуд. Несколько отрицательных доносов, и ты попадаешь в категорию политически пассивных, а следовательно, и неблагонадежных.
Кроме того, начальник курса вел учет наших выступлений на еженедельных курсовых собраниях. Здесь развивалась «критика и самокритика» и закалялось наше «коммунистическое сознание». Это грубое и бесцеремонное насилие вызывало у меня отрицательную реакцию и в конце концов привело к тому, что я до отвращения возненавидел советские газеты, лживость которых уже давно была для меня очевидной, а выступления на собраниях с критикой и самокритикой превратились для меня в настоящую пытку. То и другое рассматривалось как дополнительное средство формирования у нас марксистско-ленинского мировоззрения, базу которого призван был заложить цикл «общественно-политических наук»: основы марксизма-ленинизма, политэкономия (сначала капитализма, затем социализма), партполитработа и основы воинского воспитания в советской армии. Весь этот «цикл» был пронизан омерзительнейшим духом лжи и насилия.
Изначально самой Природой или Творцом в душу человека заложено естественное стремление к Правде, к Истине, к некоему идеалу. Но вся система воспитания в этом учебно-военном заведении (как, разумеется, и в других) была направлена на подавление этого стремления, на искажение природы человека, на вытравливание из него всего самого высокого и благородного. И все-таки воспитание воспитанием, но нельзя полностью снимать с человека ответственность за его образ мысли и действий. Свобода выбора всегда остается за ним. Выбор между благородством и подлостью всегда был и остается в наше время достоянием свободной воли человека.
Легко было быть благородным в старые времена, ибо благородство поощрялось, им восхищались, ему воздавали почести. Не то, что в наше время, когда подлость царствует и правит. Благородство объявлено вне закона, оно духовный, классовый, идеологический враг. Оно не имеет права на существование. Тройка ОГПУ вынесла ему однажды приговор к смерти. Оно должно умереть и даже воспоминание о нем должно быть вычеркнуто из сознания людей. Мировому Сиону не нужны благородные гои. В то царство земное, о котором он мечтает, войдут из гоев лишь жалкие рабы, холуи, слепые исполнители его воли. Слово «Бог» там будет заменено словом «хлеб», а тот, кто им владеет, будет выше Бога, и гои, оставшиеся без хлеба, ему поклонятся. Но что я говорю об этом царстве в будущем времени? У нас, в России, оно уже почти построено.
В те молодые годы, которые принято называть студенческими, когда все мои силы и все мое время были посвящены книгам и размышлениям, передо мной возникли бесконечные два «почему?». Больше всего меня терзал вопрос: «Почему эта мерзость обрушилась именно на Россию, на русский народ?»
Марксистское объяснение степенью развития промышленности и количеством пролетариата было явно несостоятельным. В то время я так и не смог выяснить этот вопрос до конца. Разобраться в нем удалось лишь много лет спустя. Истина оказалась слишком жестокой для нас, русских. Выяснение этого вопроса – отдельная большая тема, которой я не могу здесь заниматься специально, хотя в отдельных местах я невольно касаюсь ее и высказываю свою точку зрения.
Другой вопрос, над которым я постоянно ломал голову, был: «Почему мы, офицеры советской армии, должны разделять только марксистко-ленинскую идеологию и никакую другую? И не просто разделять, но ни на йоту не отступать от нее, благоговеть и прямо-таки коленопреклоняться перед нею, ибо в противном случае мы не просто не имеем права быть офицерами, но нам грозит чуть ли не физическая расправа?»
Эту задачу уже в те институтские годы я сумел, кажется решить до конца. Марксистская идеология была призвана заменить мораль, которая начисто отвергалась как буржуазный предрассудок и пережиток. «Этика, эстетика и прочая чепуха, - кричал Маяковский, - просто его (капитализма) женская прислуга». Офицер с марксистско-ленинской идеологией должен убивать своих единокровных братьев, которых жид-политрук объявит классовыми врагами. Он должен без зазрения совести (которая, впрочем, тоже отрицается) отнимать свободу и порабощать другие народы во имя мировой революции. Всюду и везде он должен исполнять роль цепного пса мирового Сиона.
И когда сегодня раздавленный советскими танками народ Афганистана восклицает: «Смерть русским собакам!», нам, русским, ничего не остается, как только проглотить эту пилюлю – пилюлю столь же горькую, сколь и несправедливую, ибо в Афганистане советская армия защищает интересы, абсолютно чуждые нашему отечеству и народу. Мировой Сион, защищая Израиль в его конфликте с арабами, нанес удар советским бронированным кулаком по другому флангу мусульманского мира. Пошла в ход его долго скрываемая козырная карта. А расплачиваться должны «русские собаки», принимая на себя ненависть всего мира.
Итак, смерть русским собакам! Я охотно повторяю этот хлесткий лозунг афганских борцов сопротивления – лозунг столь же противоречивый, сколь и насыщенный глубоким смыслом, хотя он болезненным надрывом отзывается в моем русском сердце. Больно за Россию, превращенную в материально-техническую базу мировой жидовской революции, больно за русский народ, одураченный и порабощенный, больно за русских воинов, прежде всего, офицеров, превращенных в русских собак на службе Сиона.
Этот лозунг поразителен еще и тем, как ловко мировой Сион, порабощая один за другим народы мира под видом социалистической революции, умеет даже противной стороне внушить свои идеи, мысли и лозунги, отвести удар от себя и направить его в ложную сторону. Я охотно повторяю этот лозунг еще и потому, что он, быть может, побудит некоторых русских задуматься над жалкой судьбой России и русского народа.»
И.В. Овчинников «Исповедь кулацкого сына», М. 2000 г., стр. 129-132//